Меж двух океанов

Глава 7 ИЗ КОСТА-РИКИ В КОСТА-РИКУ

— Вот это обдиралы! Восемьдесят пять долларов! Прохвосты! — с отвращением сплюнул сеньор Армандо, заведующий складом, бегло просмотрев счет. И отпер железные ворота, за которыми со вчерашнего дня стояла железнодорожная платформа с нашей запыленной «татрой». — За сорок дурацких километров! Знаете, сколько мне пришлось бы работать за такие деньги? Ровно три месяца! И притом я должен был бы есть ботву, запивать водой из ручья и ходить в банановых листьях.

Выгрузка «татры» прошла совершенно иначе, чем погрузка в Панаме. Клещи для вытаскивания гвоздей из деревянных клиньев под колесами, две доски вместо погрузочной платформы, под них два ящика, чтобы они не проломились под тяжестью машины, и через четверть часа мы уже были за воротами.

—Счастливого пути, — сказал, подавая нам руку, Армандо. — Да не забывайте вон о тех, — и он кивнул в сторону управления «Юнайтед фрут». — Они со всех нас сдирают шкуру. Как думаете, сколько платят рабочим на плантациях? Один колон и десять сентимо. А за бутылку дрянного пива с вас возьмут два колона. Э, да что и говорить! Мы еще увидимся. Вы не раз проклянете Гольфито, прежде чем выберетесь из этой паршивой дыры.

 

Dos cabrones...

Весь порт, прижатый к узкой полоске земли одним из тех характерных синеватых заливов, которые вгрызаются из Тихого океана в материк Центральной Америки, живет точно так же, как и его глубокий тыл, только под маркой бананов. Городок этот словно бьет торгашеская лихорадка. Создается впечатление, будто обычный честный труд здесь — преступление. Хуже всех одеваются, чаще  всех голодают и  беднее всех  живут  в  Гольфито  портовые  рабочие.  Вместе  с  ними влачит жалкое существование горстка  здешних  ремесленников. А все остальные — мужчины, женщины и дети — только и делают, что продают да покупают. Фрукты, овощи, сандалии из краденых автопокрышек, тряпки и гребни, обезьян и попугаев,   что   водятся   в   окрестных лесах,   и   бракованное белье  бразильских текстильных  фабрик.  А  когда  торговать больше нечем, продают себя.

Торгашеская плесень банановой компании проникла в самые затаенные уголки поселка, в мышление, в чаяния и дела большинства людей, в их представления о жизни. Всеобщая деляческая одержимость нигде, пожалуй, не бросалась в глаза так, как в единственном отеле, куда забрели и мы в поисках пристанища на два трудных дня.

Это было самое большое здание во всем порту. На первом этаже — бар и распивочная, набитые от зари до зари. В пристройке — танцзал на манер кабаков Дикого запада. И затем магазин, где продавалось все на свете — от карманных ножей и сапог до седел и иностранной валюты.